Толкование Хайяма. Почему я переводил Омара Хайяма.
Почему я переводил Омара Хайяма.
Однажды мой хороший знакомый, выдающийся лингвист, знаток древнего иранского языка, первый переводчик Авесты, профессор и т.д. – Стеблин-Каменский из С.-Петербурга подарил мне небольшую книжечку «Омар Хайям», рубаи. Оригинальность этой книжки заключалась в том, что в ней были даны 70 подстрочников рубаи Омара Хайяма, сделанные в основном Стеблиным-Каменским. К каждому из рубаи были даны по нескольку известных переводов разных авторов, включая переводы Омара Хайяма с английского.
Каково же было мое удивление – переводы имели малое отношение к подлиннику, а иногда и противоположный смысл. Впрочем, что удивляться. Кажется, никто не задумывался, почему великий ученый, математик, астроном, сделавший многие научные открытия, опередивший европейцев на 500 лет, вошел в историю культуры как гуляка, пьяница, бабник и т.д. Причина – его же стихи. Читая подстрочники, вдруг видишь другого Хайяма. Подстрочник – важнейшая часть перевода, особенно восточной поэзии, ибо языка поэта переводчики, как правило, не знают. Я плохо, но все же знал. Но кто делает подстрочники – вопрос? Фамилий нет. Могут быть и случайные люди. Тем более, язык Хайяма - фарси 11 века это не современный персидский или таджикский, а подстрочники делали в основном таджики. Специалистов по староперсидскому очень немного. Возможно и другое. Переводчики в основном малоизвестные так называемые поэты. Я кое-кого знал из таковых. Они ездили по республикам и переводили – сегодня персидскую, завтра дагестанскую, чукотскую, бурятскую и т.д. поэзию. Где же прочувствовать дух, образность и, главное – символику той же персидской поэзии – в основном суфийской, т.е. закрытой для обычного понимания – поэзию Рудаки, Джами, Хафиза, того же Хайяма. Простые символы вина, глины, любовной страсти и т.д. не понятны без комментариев. Серьезные ученые-востоковеды все знают, но переводами не занимаются.
Позволю себе краткий комментарий важных символов поэзии Хайяма.
«Вино» - это духовная сущность бытия.
«Вселенная» - это чаша вина.
«Человек» - чаша, где глина чаши – плоть.
«Вино» - дух.
- Мы в чаше бытия – лишь пузырьки вина. (Омар Хайям).
«Виночерпий» - творец духа. Он же «Гончар» - творец материи.
«Опьянение» - это экстатическое состояние соединения своего духа – «вина» - с всеобщим духом – Всевышним. Слова Бог, Аллах Хайямом не употребляются. Бог – Создатель выступает под разными именами, как в мужской, так и в женской ипостасях.
«Любовь» - это стремление к соединению с любимым, опять-таки, «Создателем» или с любимой – «Невестой Вселенной».
Я знаю, вероятно, все переводы Хайяма, начиная с Бальмонта. Ничего подобного этой сложной символике там нет. Переводчики просто отбрасывали непонятное, превращая все в обыденное. Поэтому «виночерпий вечности» (соки азал - на фарси) становится простым виночерпием из кабака. А «вечность – азал» просто не переводится.
Так же и «Невеста Вселенной» (аруси дахр - на фарси) становится просто невестой, а «Вселенная» - (дахр) – не переводится. И т.д.
Мистик Омар Хайям становится простым веселым пьяницей, и это очень нравится читающей публике – похож на нас – любит женщин и вино.
В книжном магазине на Калининском проспекте, где коротко продавалась моя книжка, лежали еще 5- 6 разных хайямов с все теми же известными привычными публике переводами.
И еще. В мусульманском мире вино запрещено. Это всем известно.
Какие красавицы могут быть в объятиях поэта? Разве что проститутки. Но их, как известно, могут побить камнями.
В религиозной поэзии, а это и есть поэзия Хайяма, любовь – это отношение к Всевышнему, а не к женщине. Никого в христианстве не удивляет, что Бог есть Любовь. А любовь к Христу, к Богоматери (Мадонне) – везде любовь.
Хайям символичен. У него все очень зашифровано. Ведь в исламе нельзя изображать даже человека, не говоря о Боге. Вся философия Хайяма выражена в последних словах одного из рубаи.
- Зеро ки якеро ду нагуфтам харгиз. (фарси)
- Ведь я одно не называл двумя.
Нет дуализма. Все есть – Единство. Я и Бог – тоже одно в своей субстанциональной основе.
Средневековый поэт-мистик Насими однажды сказал: - «Я есть Бог».
И поплатился жизнью.
Поэтому у персидских поэтов-суфиев многое зашифровано.
В.Серебровский
