Отблеск светлой религии (или Постоянство поиска)

Владимир Серебровский был поистине человеком Ренессанса -- живописцем, театральным художником, композитором и музыкантом, философом, поэтом , переводчиком, путешественником. Однако весь диапазон его творчества в целом подобен айсбергу. Широкой аудитории известны лишь живописные и театральные работы. Все прочее скрыто в глубине. Ждут обнародования музыкальные сочинения Серебровского в его собственном исполнении; его философские и эстетические статьи за небольшим исключением остаются в черновиках, заметках и набросках; переводы рубаи Омара Хайяма напечатаны лишь малым тиражом; «Письма из Индии» вышли в сильно сокращенном журнальном варианте...

Но даже его художественное наследие обнародовано далеко не полностью. Мало кто, кроме близких друзей, видел те картины Владимира Серебровского, что он написал «для себя» и никогда не выставлял. Исключение составляли, пожалуй, иллюстрации к эпосу «Рамаяна», выполненные в традиции индийского народного лубка. И лишь в последние десятилетия на персональных выставках в Музее народов Востока, Центральном доме художника, Театральном музее им. А.А.Бахрушина, галерее Вересова (Veresov gallery) одна за другой всплывали на поверхность серии работ, отражающие очередной период живописного творчества Серебровского, всякий раз новый и неожиданный... На нынешней выставке картины различных периодов впервые выстраиваются в панораму, дающую возможность хотя бы отчасти познакомиться с основными вехами его творческого пути.

Направление этого пути решили случай и судьба. Серебровский родился в театральной семье, вырос «за кулисами» и с раннего детства проявлял музыкальный и художественный таланты. Мать -- Любовь Александровна Серебровская, балерина Саратовского театра оперы и балета, впоследствии известный балетмейстер -- настаивала на том, чтобы он стал пианистом. Отец -- Глеб Владимирович Серебровский, оперный певец, дважды лауреат Сталинской премии -- увлекался живописью и хотел, чтобы сын сделался живописцем. Неизвестно, что выбрал бы сам мальчик, если б в его жизни не появился художник, Николай Михайлович Гущин, вернувшийся из Франции, из эмиграции, и поселившийся в Саратове. Личность и картины «последнего символиста» стали для Серебровского самым сильным впечатлением детства. Он вспоминал о том, как впервые оказался у Гущина дома: «Вся крошечная узенькая комната была от пола до потолка увешана его сказочной красоты полотнами, мерцавшими в полумраке, переливающимися тончайшими оттенками». Эти-то картины, а впоследствии ученичество у мастера определили для юноши выбор профессии.

В художественное училище его приняли сразу на второй курс, без экзаменов -- к этому времени он уже писал этюды маслом. За училищем последовали ВГИК и плодотворная работа театрального художника. Создавая яркие и оригинальные декорации к спектаклям в оперных и драматических театрах Москвы, Саратова, Куйбышева, Горького, Екатеринбурга, Баку, Душанбе,Улан-Уде, Вильнюса, а также Германии и Чехословакии, Владимир Серебровский оформил за время своей театральной деятельности около двухсот спектаклей, несколько фильмов и участвовал в качестве композитора в создании нескольких постановок. Последние двадцать пять лет жизни он был главным художником МХАТа им М. Горького.

Театральная карьера Серебровского началась еще до окончания ВГИКа -- его пригласили работать в Германии, в русском театре в Потсдаме. Именно там он принялся всерьез за живопись и графику. Первый период его творчества -- это черно-белые графические листы, на которых остро очерченные линии создают почти музыкальный ритм, который художник ощутил в архитектуре Потсдама, Магдебурга, Дрездена, Шверина, Лейпцига. Одновременно Серебровский начал писать маслом картины, жанр которых можно назвать «готическим сюрреализмом». На его холстах возникал выдуманный мир, где гуляют единороги, произрастают странные колючие, словно выкованные из железа, растения, и откуда на нас внимательно смотрят застывшие в напряженных позах девушки в причудливых шляпах. К сожалению, большая часть работ этого периода погибла при пожаре на даче знакомых, которым он оставил картины на хранение.

И подобно тому, как повлияла на художника атмосфера Германии, его палитру изменило солнце Средней Азии. Серебровского пригласили в Душанбе для оформления спектакля в оперном театре, и его полотна сразу же взорвались светом и цветом -- серия абстрактных картин того времени вызывает ассоциации с рисунками традиционных узоров восточных шелковых тканей.

Затем на его полотнах возникают «знаки-буквы» неведомого миру алфавита, сопровождавшие постижение художником восточной культуры. Он изучает философские учения и медитативные техники Индии, Китая, Японии, что сказалось не только на его творчестве, но и на состоянии духа. Обретение душевной гармонии завершилось отказом от тяжеловесных материалов -- холста и масла -- и переходом к легкой, прозрачной темпере на картоне. Этой технике Серебровский оставался верен до конца жизни.

Покончив со странствиями и окончательно переселившись в Россию, художник перенес яркость и цветность азиатского пейзажа на отечественную почву. На его картонах поля и перелески Подмосковья, русские усадьбы, дремучие ели в Абрамцево столь же полны цвета и света, как сады и парки Индии, Японии или горы Памира.

По сути, это было новое видение русского пейзажа. Серебровский постоянно пребывал в поиске: то он «открывал» для себя отражения в прудах и озерах, то его внимание привлекало причудливое переплетение голых ветвей, то он находил обаяние в красоте трав и цветов, образующих почти сплошной ковровый узор.

Об этом, последнем, этапе замечательно сказал его близкий друг, режиссер Юрий Григорьян: "Творчество Серебровского достигло той пленительной простоты и прозрачности, за которой угадывается просветленность и гармония самого творца. В его полотнах явственно виден отблеск некоей светлой религии, где вера неотделима от поэзии".

Людмила Синицына